Он уже понял – шестое чувство никогда его не подводило – что появление в его апартаментах менестреля не сулит опасности. В этом человечке не было угрозы, ни тайной, ни явной. Должно быть, здесь какая-то потешная история.
А барон сейчас как раз не прочь был бы позабавиться.
День прошел так бездарно!
Он не покидал дворца, не оставляя попыток связаться с теми из обитателей Лурда, кому мог хоть сколько-нибудь доверять, чтобы уяснить полную картину происходящего в Тарантии, однако только зря потерял время.
Придворные, участники заговора, что прежде клялись барону в вечной дружбе, теперь отказывались встречаться с ним под различными предлогами, один другого нелепее, а двое, кого он все же сумел в буквальном смысле прижать к стене в малой королевской приемной, лишь отводили глаза да отделывались уклончивыми фразами.
Он от души подосадовал, что не сумел никого из них застать наедине, – уж тогда он сумел бы вытрясти из этих лживых душонок всю правду… Однако же это оказалось невозможно.
Одно стало ясно – этими слизняками движет либо страх, либо сговор с Нумедидесом.
Это были два единственно возможных объяснения, любое из которых равным образом не устраивало немедийца.
Последние дни он все больше чувствовал, как паутина его замысла, которую он старательно ткал много зим, рвется в руках, словно ветошь. Все те, кто прежде готов был молиться на барона, как на полубога, единственную надежду свою и спасителя, ныне разве что не плевали ему в лицо.
Что происходит?
Что?
Надо признать откровенно: он не понимал причин происходящего и был бессилен что-либо изменить!
Благо, хотя бы вести из внешнего мира поступали исправно, – о настроениях в городе доносили ему трое верных соглядатаев.
Первый из них был профессиональным нищим, своим человеком в самых грязных притонах, никто лучше его не знал настроения городского дна.
Второй – служка в храме Митры. Должность, может, и небольшая, однако известно ему было многое.
Третий же вольнонаемный в казармах. Не гвардеец, Митра упаси – у тех слишком высоки были понятия о чести… Куда выше, чем позволяли их реальные заслуги, по правде сказать. И не стражник – те слишком продажны и лживы!
Нет, немедиец подбирал своих шпионов столь же тщательно, сколь и безошибочно: здесь также пошла на пользу наука Черного Кречета; и информация, что они ему поставляли, была куда полнее и достовернее той, которой потчевали своего легковерного короля бесчисленные наймиты.
Разумеется, этой тайны он не раскрывал даже собратьям-заговорщикам, и в первую очередь Нумедидесу. И как теперь оказалось, совершенно разумно. Те были уверены, что в руках барона обширнейшая сеть шпионов, ни на миг не давая себе труд задуматься, как может чужестранец обзавестись таковой в столице враждебного государства. Это, однако, прибавляло барону веса в их глазах, и он не спешил их разочаровывать.
Но, возможно, маленький менестрель также расскажет ему немало интересного, – или хотя бы развлечет. В любом случае, это скрасит вечер, обещавший быть бесконечным и унылым. Немедиец любезно улыбнулся человечку, все еще смущенно мявшемуся в дверях. Как видно, тот по-своему расценил сумрачное молчание хозяина и был вне себя от страха, в ожидании заслуженной кары за свое столь дерзкое вторжение.
Немедиец одним движением руки пресек его извинения.
Серебристый колокольчик тоненько звякнул дважды в его пальцах, и мгновение спустя за спиной нежданного гостя вырос слуга, державший на подносе два бокала вина.
– Не угодно ли присесть?
Барон жестом указал гостю на кресло напротив.
Тот сделал несколько неуверенных шагов, не сводя с немедийца затравленного взгляда, и неловко опустился на самый краешек. Несколько мгновений он испуганно смотрел на возникшего рядом слугу, словно не мог взять, в толк, что же требуется от него теперь, затем нерешительно протянул руку к предложенному кубку. Второй бокал слуга с поклоном преподнес господину.
Неторопливо отхлебнув розоватой жидкости, охлажденной как раз в меру, так чтобы приятно покалывать небо, но не утратить при этом тончайшего аромата девяти сортов винограда, из которых приготовляли этот божественный нектар, Амальрик покрутил прозрачный кубок в пальцах, глядя сквозь него на свечу и наслаждаясь искристыми переливами света. Он намеренно давал гостю время освоиться и вскоре, даже не глядя на него, почувствовал, что менестрель вполне пришел в себя, и если что-то и тревожило его, так только…
– Не беспокойся, с твоей мандолиной все будет в порядке!
Немедиец усмехнулся и отставил в сторону почти полный бокал. Черный Кречет призывал к дисциплине и умеренности во всем – и Амальрик намеренно ограничивал себя в любых, даже самых незначительных удовольствиях. Правда, не без тайного сожаления. Однако больше трех глотков из бокала он не делал никогда.
– Законы гостеприимства в этом доме святы. И едва ли слуги пустят твой инструмент на растопку… если, конечно, я им этого не прикажу.
Он заметил, как потешно вытянулось лицо менестреля, когда смысл шутливой угрозы дошел до него, однако неприкрытое изумление позабавило еще больше.
– Вы что… – начал человечек запинаясь и тут же поправился, сообразив, что нарушил правила хорошего тона, ибо в начале разговора к нобилям следовало обращаться в третьем лице —…месьор умеет читать чужие мысли?
Амальрик чуть заметно пожал плечами. По его мнению, в искусстве этом не было ничего сложного, тем более что мысли большинства людей настолько мерзки и примитивны, что не заслуживали даже небольшого усилия, однако этого он вслух говорить не собирался.
– О чем же еще может тревожиться поэт, как не о своем инструменте.
При желании, он с легкостью надевал на себя маску добродушной любезности, и заметил сейчас, как буквально на глазах оттаивает и расслабляется его гость. Вот он поглубже уселся в кресле, откинулся на спинку, залпом допил вино… Немедиец позволил себе усмешку, истинного смысла которой гость, скорее всего, не оценил.
– Но вы можете быть спокойны, мой друг. Мы любим гостей, пусть даже и незваных.
– О-о… – Человечек заметно смутился, сделавшись похожим на нахохлившуюся рыжую птицу. Глаза под набрякшими веками обрели виновато-страдальческое выражение, и тонкие губы скривились.
– Право, месьор, я не знаю, как молить вас о прощении, но, право же, я ни в чем не повинен, ибо невольное вторжение мое вызвано было причинами, от меня не зависящими.
Про себя Амальрик отметил и витиеватый стиль, и потуги изобразить на лице достоинство, давно уже проданное и пропитое… Забавно. Если человечек и не сообщит ничего стоящего, по крайней мере, он не ошибся в своих предположениях – гость обещал стать недурным развлечением.